Вот что вспоминает об этом периоде старшая сестра Валеры - Елена, которой в начале войны было 12 лет: «Три раза нас водили на вокзал – поезд не идёт в этом направлении. Дядя говорит –ладно, война скоро кончится, поехали на дачу. Увёз нас на дачу. Мы там жили, и вроде так это всё нормально, у хозяйки. Она нас и молоком снабжала и в лес за ягодами ходили. А перед самым, в конце августа приезжает – срочно будем эвакуироваться. Ну вот, нас на поезд посадили, восемь дней покатали. Там, где подъезжаем, всё разбомбили. Опять назад, а 8-го сомкнулась блокада, нас отправили опять в Ленинград. Так мы там и остались. На восемь дней эвакуировались. Жили в самом Ленинграде. На улицу выходили. Там то бомбят, то обстреливают, то в бомбоубежище сидим. Мёрзли. Одну печурки поставили всем. Парового уже не было, электричества не было, какая то маленькая коптилочка – всё освещение. Печурочка. Книги, мебель всю прижгли – всё что можно. Немножко было дров. У них такой дом, что в подвале, у всех были подвальчики, а парового то не было. И что бы ванну нагреть топили, и поэтому дровишек немножко было. Сначала сгорели дровишки, а потом уже жгли всё, что можно. Водопроводы не работали. У нас около дома была колонка, правда вся замёрзшая, но на Неву мы за водой не ходили, как некоторые. У нас около дома была колонка, с бидончиком, с чайничком ходили за водичкой. Хорошо, что мы хоть только первую зиму жили, а на 23 февраля нас уже эвакуировали. Сначала через Ладогу на машине перевезли, а потом уже 7 дней до Вологды ехали, потому что то военный состав идёт, то пути разбомбили. Вот такие были дела. В моей памяти больше осталось (чем у брата). Сейчас и ночами снится. « раза в год мы с блокадниками встречаемся, там и фильмы опять показывают, поговорят, вот тогда не просто снится, я ночь не сплю. Всё это вспоминается, вспоминается. А как сирена вояла –ой. Граждане, воздушная тревога у –у, такими перерывами. А когда кончится налёт, тогда весёлым голосом говорят, что с бомбоубежища можно уходить и идти. У нас недалеко, мы на 2-м этаже жили и в бомбоубежище недалеко было спустится. А бомбоубежище – это пустое помещение и доски положены. На этих досках сидели пока. Тётя в это время шла на крышу дежурить. Там на крышах песок в бочках стоял, клещи такие, если зажигалки падали, то клещами хватали, в бочку пихали. Дядя Валя лазал на крышу, а я высоты боялась, я так и не лазила на крышу посмотреть. А помню, что он то лазил с тётей Верой. У тёти Веры был сынишка 2 года, мы блокаду все пережили. Там была и вторая тётя Шура , старшая, а мы с тётей Верой жили. Наша семья вся выжила. Я говорю, может потому, что нас дядя уговорил на дачу поехать и мы до сентября, там и молоко было и за ягодами ходили, паёк то был обыкновенный, как всем, а уже голод то начался с сентября, как нас привезли с этой дачи. Мы всё такт там подкрепились натуральными продуктами. Другие то сразу начали голодать, ну сначала что-то было, ведь не с первого дня карточки дали. Так что лето мы прожили более-менее. Говорят, что человечину в городе ели - это точно, и холодец в городе продавали на базаре с человечиной. Да, а что. А тётя вот, возьмёт деньги или тряпки какие-нибудь. Деньги то не шли, может какие-то вещи продать, а покупала столярный клей. Со столярного клея холодец варили. Такой вкусный, лавровый лист бросит тётя. А ещё крахмал, которым корабли внутри обклеивали. В этот чаю бросит, заварит и чаю туда немножко бросит, так что это тоже считалось хорошим питанием. А у других ничего нет. Но человечину мы не ели, это точно. Люди были голодные и были готовы всё пожевать. Всё время было только одно желание, что бы положить в рот, а положить нечего. Трупов много валялось. Помню мы проходили мимо еврейской церкви в магазин за хлебом, и стоит машина грузовая, там почти полная, военные грузят зашитые в простыни трупы. Их в церковь свозили, а потом из церкви везли хоронить. А так то шли другой раз – и одетые лежали и завёрнутые в простынь зашитые. Ходили конечно бригады – собирали всё это».